НА СКОЛЬКО БОЛЬШАЯ вероятность остаться на свободе?

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями Даннинг и Крюгер.

Эффект Да́ннинга — Крю́гера — метакогнитивное искажение, которое заключается в том, что люди, имеющие низкий уровень квалификации, делают ошибочные выводы, принимают неудачные решения и при этом неспособны осознавать свои ошибки в силу низкого уровня своей квалификации[1]. Это приводит к возникновению у них завышенных представлений о собственных способностях, в то время как действительно высококвалифицированные люди, наоборот, склонны занижать оценку своих способностей и страдать недостаточной уверенностью в своих силах, считая других более компетентными. Таким образом, менее компетентные люди в целом имеют более высокое мнение о собственных способностях, чем это свойственно людям компетентным (которые к тому же склонны предполагать, что окружающие оценивают их способности так же низко, как и они сами). Также люди с высоким уровнем квалификации ошибочно полагают, что задачи, которые для них легки, так же легки и для других людей[2].

Гипотеза и экспериментальная проверка[править | править код]

Гипотеза о существовании подобного феномена была выдвинута в 1999 году Джастином Крюгером и Дэвидом Даннингом, которые при этом ссылались на высказывания:

Для проверки выдвинутой гипотезы Крюгер и Даннинг провели серию экспериментов с участием студентов — слушателей курсов по психологии в Корнеллском университете. При этом они исходили из результатов исследований своих предшественников, которые показали, что некомпетентность во многом проистекает из незнания основ той или иной деятельности, будь то понимание прочитанного, управление автомобилем, игра в шахматы, игра в теннис и т. п.

Ими была выдвинута гипотеза, что для людей с низкой квалификацией в любом виде деятельности характерно следующее:

1. Они склонны переоценивать собственные умения.
2. Они неспособны адекватно оценивать действительно высокий уровень умений у других.
3. Они неспособны осознавать всю глубину своей некомпетентности.
4. После обучения у них появляется способность осознать уровень своей прежней некомпетентности, даже если их истинная компетентность после обучения практически не меняется.

Результаты экспериментов, подтвердивших выдвинутую гипотезу, были опубликованы на английском языке в декабре 1999 года в Журнале психологии личности и социальной психологии[1].

За это исследование авторам статьи была присуждена Шнобелевская премия по психологии за 2000 год[5].

Результаты других подобных исследований были представлены в 2003[6] и 2008[4] годах.

«По нашим понятиям работать неприемлемо, работать западло»

Из своих 45 лет Светлана провела в лагерях 12, всего у неё четыре ходки. Первый раз её посадили в начале 90-х.

«У меня первый муж был картёжник. Я ни в чём не нуждалась, ни дня не работала. Это были времена перестройки, тогда модно было „мурку петь“, — рассказывает она не без кокетства. — Тогда вообще работать было не по понятиям. Цепочку на дискотеке сорвала у одной, меня посадили. В колонии тоже никогда не работала, строем не ходила. Из-за этого почти весь срок провела в ШИЗО. В конце концов ножницы всадила в одну, мне добавили год и отправили в другую колонию».

Фото: Ильяс Фархутдинов

Светлана рассказывает о тюремном прошлом спокойно, не хвастает, но и не стыдится его. Из-за мужа-картёжника, который сам сидел неоднократно, Светлану в колонии встретили хорошо.

«В тюрьме каждому тяжело, туда никто не хочет. Но мне там было нормально. Шла туда уже подготовленная. Во-первых, мужа моего там знали и уважали. Быстро разнеслось, что жена такого-то заехала. Сразу же другое отношение — чай, сигареты. Никакого стресса не было. Подумаешь, сяду. Второй раз туда уже не боишься возвращаться».

После первого срока девять лет Светлана не привлекалась, за это время родилась дочка. Когда мужа убили за карточные долги, Светлана начала употреблять наркотики. Вышла замуж повторно — за такого же наркомана. И села снова, на этот раз за распространение.

«Я вышла в 2010 году и не смогла освоиться в социуме, потому что привыкла, что меня содержал муж. Муж-наркоман денег в дом не приносил, кололся, квартиру превратил в притон. С героина мы перешли на соль, которую стали прямо в киосках продавать. Надо было на что-то жить, я нашла другой способ. Тогда только появились магазины, я стала ходить по ним и воровать».

Родители Светланы от неё отвернулись. Кроме наркоманов да барыг, с бывшей зечкой никто дел иметь не хотел.

«Я просто не понимала, как жить по-другому, да и не хотела. Мне нравился кайф, в дурмане легко забыться. Помню, кто-то мне рассказывал про государственный Центр социальной адаптации, что там психологи работают, ещё кто-то. Но это не моё. Я сама могу на тюрьме умных книжек начитаться и с ними так же разговаривать на одной волне. Что они понимают в лагерях?»

Исторические предпосылки[править | править код]

Хотя сам принцип был сформулирован в 1999 году, авторы отмечают схожие наблюдения у философов и учёных:

а также в вышеприведённых высказываниях Бертрана Рассела и Чарльза Дарвина.

В Библии есть высказывание апостола Павла: «Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего ещё не знает так, как до́лжно знать» (1Кор. 8:2).

Гераинт Фуллер (англ. Geraint Fuller) в своём комментарии к статье отметил[8], что аналогичная мысль высказана в произведении Уильяма Шекспира «Как вам это понравится»:

Дурак думает, что он умён, а умный человек знает, что он глуп.[9]

Оригинальный текст (англ.)

The Foole doth thinke he is wise, but the wiseman knowes himselfe to be a Foole. (V.i)

«Тут я живу, ворую, а там мне даже воровать не надо — меня накормят, оденут, шампунь дадут»

Светлана в государственный центр адаптации не обращалась. Работать она не собиралась, а в жилье не нуждалась. Два последних срока Света отсидела за воровство.

«Ну совершил ты преступление, ну укололся, ну своровал. Ты знаешь, что в колонии тебе ничего не будет. Напрягает стадное чувство: подъём, проверка, ходить строем. Я знала, что когда туда вернусь, меня встретят, и всё будет опять в шоколаде. Что тут я живу, ворую, а там мне даже воровать не надо — меня накормят, оденут, шампунь дадут. Колония не меняет людей. Пока человек сам не захочет меняться, он не поменяется. Если кто-то привык быть лидером, он в тюрьме им будет. Озлобленность, да. Озлобленность растёт. Если слабый человек, его эта стая запинает. Тогда человек становится ещё злее. Когда мы освобождаемся, мы как ёжики: нам сказали слово не так — мы колючки свои выпускаем».

Фото: Кира Ахременко

Старший лейтенант внутренней службы, психолог Анна Гусакова восемь лет работает с заключёнными в новосибирской колонии. Особенность многих её здешних клиентов — это инфантильность. «Перед тобой как будто ребёнок в теле взрослого, который не анализирует последствия», — улыбается психолог.

Те женщины, что обращаются к ней, часто надеются, что психолог решит все их проблемы, разложит по полочкам, как нужно поступать, чтобы всё происходило, как они хотят. «Конечно, в процессе работы выясняется: чтобы стать счастливой, ей нужно всё самой делать, а не все на это готовы», — говорит Гусакова. Оценить эффективность своей работы психологу колонии трудно: люди освобождаются и больше на приём не ходят. Правда, двух своих клиентов психолог Гусарова всё же встретила снова — они вернулись в места лишения свободу за новые преступления.

«Даже если 2 % осужденных чуть-чуть свернули с этого пути, и как-то у них жизнь наладилась, то можно считать нашу работу эффективной».

Подробнее — в материале Тайги.инфо.

На последнем сроке тюремные врачи поставили Светлане диагноз — ВИЧ. Женщина признаётся, что это был самый трудный период в её жизни.

Фото: Ильяс Фархутдинов

«Я упала духом, когда узнала, что у меня СПИД. Спрашивала себя, неужели я не справлюсь? Стала думать, чего я стою в этой жизни. Когда я приехала в колонию в последний раз, меня встретили, как свою, форму привезли в карантин, подогнанную под фигуру. Сотовый, чай, сигареты — всё было. Подружки же ждут, встречают. Мы все там друг друга знаем: наркоманы, воровки, барыги. Что в лагерях, что на свободе. Старые, кто с 90-х, их мало осталось, но они верные, закалённые зоной. Но у меня в голове всё как-то перевернулось. Я говорю: „Девочки, ничего не надо, я сама“. Я со всеми общалась, но в то же время была одна. За этот срок отучилась на швею, впервые стала работать, ходила строем, ни с кем не питалась (там же семейками ты кушаешь, там ты не одна), начала читать Библию. Бросила курить, в долг сигареты не давала. Многие говорили, что это у меня побочка — крыша едет от наркоты. А я молчала и про себя думала: „Вот бы у вас у всех так крыша ехала“».

Понимание эффекта[править | править код]

«Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя»

Среди людей, знающих об эффекте Даннинга — Крюгера, встречается непонимание сути этого психологического феномена. Первое заблуждение — о том, что эффект работает только на «некомпетентном» человеке. В действительности это когнитивное искажение присуще каждому человеку. Во-первых, специалист в одной области человеческих знаний является дилетантом в другой области и может не подозревать об этом. Во-вторых, даже в пределах одной конкретной области склонность к переоценке своего уровня свойственна большинству людей, включая людей со средним уровнем компетенции и выше, просто у более компетентных людей ошибка в оценке будет меньше. И лишь самое меньшинство, наиболее компетентные люди, могут недооценивать свой уровень.[10].

«Нужны такие люди, которые сами смогли подняться, которые своим примером могут показать, что есть другая жизнь»

С Алексеем Гашковым, руководителем НКО «Свет жизни» и служителем церкви «Воскресенье Христово», Света познакомилась за несколько месяцев до освобождения.

Фото: Ильяс Фархутдинов

«Я езжу по колониям и за полгода до освобождения рассказываю им, как надо вести себя в первые дни после освобождения, — объясняет Алексей. — Сама трагедия, на мой взгляд, как раз случается в первые три месяца. А испытательный срок, по моим наблюдениям, длится от двух до трёх лет. Это тот критический период, в который человек должен адаптироваться в обществе, и что-то должно помогать ему в этом. Я говорю им: „Вы должны себя настраивать на то, что выйдя на свободу, первые пять лет вам нужно жить чуть-чуть впроголодь, чуть-чуть без денег, не иметь должного статуса, а иметь предвзятое к себе отношение. Если вы себя к этому приготовите, то вам будет легче преодолеть трудности“. Я беру самые тяжёлые моменты и настраиваю их на них. Если за три года он смог удержаться от алкоголя и наркотиков, не совершил преступления, у него есть шанс остаться на свободе. Но, как правило, они не выдерживают испытание временем и снова возвращаются на зону. Проблема в том, что у нас в крае нет ни государственных, ни общественных организаций, которые специализировались бы исключительно на бывших заключённых. Скорее можно наркомана вылечить, чем ЗК вернуть к нормальной жизни».

Начальник пресс-службы ГУФСИН России по Пермскому краю Станислав Волегов подтвердил, что в регионе не существует программы реабилитации бывших заключённых на государственном уровне. В крае были попытки сделать что-то подобное при губернаторе Чиркунове. В женской колонии № 32 на Докучаева за счёт средств краевого бюджета открыли экспериментальную школу анимации. На её базе позже планировали создать студию со штатом в сто человек. Отсидевшим свой срок хотели давать социальное жилье. Обещали платить неплохую зарплату — от 30 до 40 тысяч рублей.

«Таким образом, вышедшие на свободу женщины имели бы жильё, работу, деньги, — объясняет Волегов. — И вероятность того, что они не оказались бы на улице и не вернулись бы к преступному образу жизни, существенно снизилась. Но как только Чиркунов покинул пост губернатора, эксперимент свернули».

В настоящее время предпринята ещё одна попытка — реализуется проект на базе Кизеловской швейной фабрики, на территории которой находится женская колония-поселение № 26. Женщины работают на производстве, не покидая колонии. По словам Олега Волегова, сейчас решается вопрос об общежитии для тех, кто выйдет на свободу.

После освобождения Светлана сразу поехала в Фонд. Говорит, что к ней там отнеслись, как к равной. Прошла месячный курс реабилитации в частном доме в деревне у таких же бывших зеков, как и она сама.

«Когда я выходила в последний раз, я понимала, что жить на свободе не умею, кроме того, как пойти своровать палку колбасы. Мне надо было заново научиться жить: не воровать, относиться к людям с уважением, а не так, что мне все должны и обязаны. Мне надо было научиться жить с ВИЧ. Не в тюрьме, а здесь, на свободе. А для этого нужны такие люди, которые сами смогли подняться, которые на своем опыте, своим примером могут показать, что есть другая жизнь».

Основная причина рецидивов — отсутствие на государственном уровне полноценной системы социализации бывших заключённых, считает пермский правозащитник Георгий Ситников:

«Фактически государство сняло с себя эти обязанности. Теперь это проблема в основном общественных организаций, но у этой медали тоже две стороны. Я не исключаю, что есть НКО, которые болеют душой за возвращение человека в общество, но по сообщениям в СМИ, как правило, бывшими заключёнными пользуются либо тоталитарные секты с целью вовлечения в свою веру, либо коммерческие организации с целью использования рабского труда, то есть буквально „за еду“. А иногда и то, и другое одновременно. Обратите внимание, сколько на улицах объявлений о помощи лицам в тяжёлых жизненных ситуациях, осуждённым, наркоманам, алкоголикам — слишком большая активность для бескорыстных людей. Поэтому нужно создавать государственную систему ресоциализации».

Осуждённые из других регионов после отбывания наказания нередко остаются в Пермском крае — без жилья, денег, а часто и документов, они снова совершают преступления. Правозащитник уверен, что решить эту проблему можно, приобретая билеты на проезд к месту жительства в электронном виде.

«На мой взгляд, эффективной была бы схема, когда после освобождения осуждённым оказывалась бы и материальная поддержка, но только по месту жительства. Такая схема работала при губернаторе Чиркунове», — говорит он.

Фото: Таня Сафанова, Силамедиа

«У нас материальная ответственность, вы нам не подходите»

Освободившись в последний раз, Светлана не вернулась в свою квартиру, где проживал её муж-наркоман и сын. В первый раз в жизни занялась поиском работы, но безрезультатно:

«Прихожу я в ту же „Пятёрочку“ устраиваться. Говорю им: простите, я судима, но мне нужна работа. Они сразу разворачивают: „У нас материальная ответственность, вы нам не подходите“. И везде так. Отдел безопасности нигде не пропускает. Люди меня не воспринимали: „А, так она наркоманка, что с неё взять“. Что там (на зоне) на нас так смотрят, что тут».

Фото: Ильяс Фархутдинов

На личном фронте тоже не складывалось. Познакомиться с кем-то на воле не получалось. Светлана стеснялась говорить новым знакомым о тюремном прошлом и, что было труднее всего, о ВИЧ. Тогда она попросила свою подругу, которая «с девяткой (ИК-9) общалась», познакомить её с каким-нибудь парнем с зоны.

«8 марта он мне позвонил. Говорит: „Привет, меня Аркадий зовут, и я тебе звоню из психбольницы. Я отвечаю: „Прикольно“. И мы начали общаться. У него тоже ВИЧ. После освобождения он пришёл в фонд. Он у меня очень ранимый, добрый и доверчивый».

Юность Аркадия тоже пришлась на 90-е. Тогда все рэкетом занимались, говорит он. Как-то старшие товарищи дали парню мешок, а в нем — 96 млн рублей. Теперь Аркадию смешно вспоминать, а тогда стало страшно: «Я пять из них маме отдал, а остальные в Черняевском лесу закопал».

Ему нравятся девушки дерзкие, такие же, как он, и чтоб обязательно с тюремным прошлым. С такими всегда есть о чём поговорить и не надо ничего скрывать. Сам он провёл за решёткой больше десяти лет. Первые девять лет получил за непреднамеренное убийство. Выпили с ребятами в баре, что-то не поделили с другой компанией, завязалась драка.

Фото: Ильяс Фархутдинов

«Я спортом с детства занимался, да ещё и пьяный был. Повредил парню селезёнку, печень, голову. Он умер в больнице, а мне дали девять лет. Я почему-то в тюрьме сразу почувствовал себя, как рыба в воде. Со всеми нашел общий язык. Мы жили мирно, помогали друг другу. Одно напрягало — ощущения запертости, несвободы, что меня лишили чего-то. А потом я уже и вовсе не переживал: ну дали ещё год и дали. Первые дни только тяжело. Мысли эти, что снова надо будет освобождаться и всё с нуля начинать».

Аркадий от работы никогда не отлынивал. Первую специальность (автослесаря) получил ещё в армии. Пока сидел, выучился на сварщика, лебедчика, стропальщика и крановщика. «Руки, ноги есть», — улыбается он.

Бывает, что осуждённые зарабатывают относительно нормально, десять и более тысяч рублей. Они или досрочно гасят иски и штрафы, это влияет на УДО и другие возможности покинуть колонию раньше срока, или помогают семье. Но работой обеспечены далеко не все: есть практически неработающие учреждения — там ставки только хозобслуги. У тех, кто работает, до МРОТ зарплата часто не дотягивает по причине сдельно-повременной оплаты труда. После удержаний остаётся достаточно скромная сумма, которой хватает, чтобы купить продукты в местном ларьке да канцелярские товары — написать письма домой. После освобождения у многих на лицевом счету — 0. Бывает, что человек выходит на свободу не только без денег, но ещё и остаётся должен колонии.

«Так, есть случаи, когда с заключённых взыскивают средства на их содержание в исправительном учреждении, по крайней мере, такое было в ИК-29 г. Перми, — вспоминает правозащитник Георгий Ситников. — Что касается труда и денег, которые останутся на руках при освобождении, с большинства осуждённых удерживается до 75 % от заработанных средств. Мы проводили мониторинг в 2015 году по тем проблемам, которые возникают в трудовой деятельности осуждённых. Насколько мне известно, не редкость, когда „на руки“ человек получает 200-300 рублей за отработанный месяц, и при этом может работать вообще без выходных, это со слов осуждённых, но в совершенно различных учреждениях. Естественно, в документах это не фиксируется».

Роман Светланы и Аркадия завязался не сразу, долгое время они приглядывались к друг другу.

«Я постоянную работу не мог найти, перебивался шабашками, она боялась, что я не ответственный, не смогу заботиться о ней и о сыне, — смущается он. — Мне было очень трудно найти работу. Ну, во первых, на свободе всё очень изменилось. Люди изменились. Я не могу объяснить, в чём конкретно. Но я не мог найти ни с кем общий язык, я был очень эмоциональный, вспыльчивый. Для меня начальники были не начальники. Я на зоне тоже никого не слушал, из-за этого все время в изоляторе сидел».

Правозащитник и соучредитель проекта «Женщина, тюрьма, общество» Леонид Агафонов обращает внимание на то, что люди, которые вышли из колонии, зачастую вообще не приспособлены к тем реалиям, которые их ждут на свободе:

«Людей надо учить заново пользоваться деньгами, разговаривать, ходить в поликлинику. Почему в России такой большой процент рецидива? Во-первых, они отторгаются обществом, во-вторых, они сами не могут в это общество войти. У них другой стиль жизни, они не понимают, как коммуницировать».

Аркадий пробовал устроиться по профессии на крупные производства, но с судимостью его не брали. Стал снова искать, но либо платили совсем копейки, либо вовсе предлагали работу за жилье, еду и сигареты. Такой автосервис был в Осенцах.

«Условия проживания там комфортные, — вспоминает Аркадий. — Двери устанавливать устроился, там просто платить перестали. Я такое терпеть не стал. Злился, обманывал, забивал на работу. Ездил вахтой в Питер от Центра занятости. Приехал туда, стал работать сварщиком. Через две недели меня попросили — не прошёл службу безопасности. Потом, наконец, устроился на стройку в Ижевске — без договора, я даже паспорт там никому не показывал. Подошёл к прорабу, говорю: хочу работать. Он отвечает: завтра выходи. Так, на словах и договорились с ним. Работал, пока платили. Потом перестали платить, и мы ушли всей бригадой на другую стройку».

«Если ему нагрубят, а ещё и укажут, что он зек, то все»

По словам президента фонда «Свет жизни» Марины Кокуриной, при приёме на работу бывших зеков часто обманывают, назначают им испытательный срок, а после него выгоняют, мол, не прошёл службу безопасности, или штрафуют так, что от обещанной зарплаты ничего не остается. А если и платят, то меньше, чем людям без судимости.

Постоянно общаясь с освободившимися, Марина заметила, если человек по малолетке попадает в тюрьму, то это для него как зарубина. Значит, и дальше будет мотаться по лагерям. А когда в зрелом возрасте, то может и одного раза хватить — где-то семья, где-то дети держат.

«90-е годы — их не вычеркнешь никуда. Пол-поколения село по малолетке, вот они сейчас идут к нам, отсидев кто 10, кто 15 лет. Эта у нас основная категория. У них сознание осталось там, в СССР. Почему меня на работу-то не берут? Он не может понять. Почему мне дают зарплату, на которую я не могу прожить? Как будто считает, что государство должно обеспечивать какой-то минимум. Не понимает, что он один, что ему надо потрудиться, пройти сложный путь, чтобы общество его приняло. Если ему нагрубят, а ещё и укажут, что он зек, то всё. Вот, например, обратился мужчина — 60 лет, отсидел 25, недавно вышел. У него одного балла не хватает для пенсии. Он пришёл, в истерике бьётся. Мы его спрашиваем: „Вам что объяснили в пенсионном фонде, что нужно сделать, чтобы заработать этот один балл? Вам, скорее всего, нужно где-то официально трудоустроиться?“. Он говорит: „Я всю жизнь просидел, меня нигде не берут“. И я понимаю, что реально, кому нужен зек в 60 лет, ещё и на белую зарплату? Его, может, и возьмут где-то сторожем, но не официально. В конце концов он говорит: „Мне проще сейчас кого-нибудь грохнуть и сесть обратно“. Так и говорит: „Пойду, грохну кого-нибудь“».

Марина считает, что в принципе государство помогает бывшим заключённым. В социальной гостинице можно получить угол и еду, там же помогут восстановить документы, предложат вакансии или помощь психолога.

«Но в ту же гостиницу нужно с паспортом идти, со справками из поликлиники. К нам тоже обращается очень много людей. Мы когда с ними начали работать, поняли, что самое первое — им надо поесть и одеться, чтобы они себя людьми почувствовали. А то приходят летом в телогрейках, а зимой в сланцах. Бич-пакеты им завариваем. Чай даём. Иногда им и приготовить-то негде. Есть предприниматели, с которыми мы много лет работаем. „Алендвик“ даёт суповые наборы, пекарня — хлеб, что не продаётся».

На тарелку супа и зимние сапоги, на госпошлину для нового паспорта, на штатного психолога, которого у фонда до сих пор нет, нужны деньги. Фонд существует на средства государственных грантов. А это значит, нет гранта — нет денег.

«Вот, Галина Александровна у нас приходит, она пенсионерка, занимается, как сейчас модно говорить, фандрайзингом, — смеётся Марина. — Садится за телефон и обзванивает организации, рассказывает о нас, просит помочь. Но нам не до франдрайзинга. Нам бы накормить и одеть их. Голоднющие же приходят».

Марине буквально за руку приходится водить своих подопечных по больницам и полицейским участкам. Бывшие зеки отказываются отвечать на вопросы людей в форме и общаются только через Марину.

«Они злятся на власть больше всего. Считают, что их посадила власть. И в тюрьме над ними везде стоит власть. И когда они выходит на свободу, они везде противопоставляют себя власти. Они в своем протесте пытаются защитить свою личность, как привыкли это делать в колонии. Для него любой кабинет — это власть. Ему говорят: „Иди, тебе там помогут“, но он всё равно воспринимает нас как власть. Я всегда спрашиваю у таких: „Ты зачем сюда пришёл?“, хочу, чтоб он сам попросил о помощи. Особенно мужчины, им же очень тяжело признать, что всё плохо, что нечего кушать. Бывает, сидит-сидит, резко встанет и уйдёт».

Этим летом Светлана и Аркадий сыграли свадьбу, сняли комнату, перевезли к себе Светиного сына. Аркадий, намучившись с поисками работы, решил: «Буду работать сам на себя». Скопил заработанные на шабашках деньги, немного добавила мама, и купил свой инструмент. Светлана устроилась продавцом в магазине игрушек. Увидела объявление и пришла. Её взяли, в августе будет год, как она там работает.

Фото: Ильяс Фархутдинов

«Меня никто ни о чём не спрашивает, я и не рассказываю. Пришла, отработала свою смену, кассу сдала, в конце месяца получила деньги. Если узнают, то или примут, такую, какая я есть, или не примут. Моё ветхое — это моё ветхое. Да, я падала. Но я поднялась. Я человек, и я иду дальше».

Совместный проект интернет-журнала «Звезда», Тайги.инфо и ТВ2 сделан при поддержке Силамедиа. Материал подготовлен при поддержке фонда «Нужна помощь» в рамках программы «Благотворительные гастроли».

***

Поделитесь в соц.сетях:

Оцените статью: (Пока оценок нет) Загрузка...

Читайте также:

Отработкой у них 3 года, в случае увольн... Незаконные жильцы — купили залоговую ква... Неработающий студент оштрафован в пользу... Отозвание сделки дарения — супруг в июне...